С чего начинается утро? У кого-то с завтрака в постель, у кого-то с ощущения горячего языка любимого на своей морде, а у кого-то даже и с ощущения того, что тебя поймали ловцы собак. У Рихтера же начало нового дня начинается зачастую со сладких потягушек – пожалуй, это единственное, что может скрасить его унылое существование.

Лапы с удовольствием вытягиваются в струнку, мышцы растягиваются до предела, ноя после долгой лежки на одном месте. Длинная пасть разевается во всю ширь, являя миру милое розовое нёбо и вовсе не милые внушительные желтые зубы. Ушки встают на макушку, проверяя окружающий мир на наличие чужаков. Никого. Отлично. Пожалуй, о таком можно только мечтать. Никого, кто мог бы помешать наслаждаться этим утром… постойте, что за ерунда? Наслаждаться новым днем? Ему? Пожалуй, нонсенс, ерунда, чушь и еще куча слов, которыми можно обозвать этот парадокс.

Подвывая, дует ветер, забираясь меж редкой жесткой шерсти. Поежиться, чувствуя, как бегут мурашки по коже, и свернуться клубком. Пожалуй, можно было бы накрыть нос хвостом… Если бы он был. Буркнув что-то невразумительное, проклиная сразу всех и вся в этом мире, взирая исподлобья своими карими глазами на выход из подворотни. Мелькают какие-то непонятные тени. То ли люди проходят, то ли собаки, то ли вовсе кошки или мыши бегают… Презренные существа. Пожалуй, можно взглянуть на несуществующие часы и определить время,  не зная, как это делается. Правильно – час ненавидеть всех и возносить себя! Думать, что все недостойны жизни, и только ты выделяешься среди остальных, несмотря на то, что так думает абсолютно каждый. «Я такой единственный!» - думает какой-нибудь пес, получивший на выставке очередную розетку, несмотря на то, что до этого эти места занимала уйма собак. «Я неповторима!» - так считает какая-нибудь грациозная салюки, не принимая во внимание еще тысячи собак такой же породы.

Раздраженный вздох. Голова поднимается вверх, а лапы уже работают, поднимая худощавое тело. Выйти из этой свалки и посмотреть по сторонам. Редкий пешеход проскакивает быстро и незаметно, подняв воротник пальто и косясь на какую-то бездомную собаку. Все правильно – он же не кинолог, не может определить в грязном исхудалом псе некогда лучшего представителя породы. Горько усмехнувшись, покачав головой, проводя немигающим устрашающим взглядом какого-то мужика. На работу спешат, вкалывать на правительство, а потом спешить домой и наглаживать свою шавку, обеспечивая ее на свои жалкие копейки и даже не пытаясь воспитать своего наглого щенка.

Вернуться назад, в тухлую подворотню и усесться, привалившись к отдающей прохладой кирпичной стене. Прислонить голову. Боль расходится по ней, как круги по воде, неприятно отдаваясь, давление на черепушку. Мутные глаза невидяще осматривают то место, куда недавно словно приклеились лапы, чувствуя подушечками шероховатость асфальта. Голод терзает мученика улиц, нещадно вгрызаясь в желудок. Кислота разъедает стенки. Живот приклеился к спине – слава б-гу, не в буквальном смысле. Помнишь, что ты когда-то говорил себе, Рихтер? Я не сдамся, я обязательно выживу! Ты выжил, мой дорогой друг, но ты сдался. Сломался внутренний стержень, и теперь острым концом постоянно колет в сердце. На кого ты похож? На грязного оборванца, на настоящую дворнягу, бездомную бешеную псину – не хватает только пены изо рта.

Это безумие. Приди наконец в себя. Проясни разум…

Отредактировано Richter (15-06-2012 20:28:43)

Безнадежность. Страх. Бесконечное падение в пропасть, разверзшую свою каменную пасть и жадно поглощая потерявшихся путников. Схождение с ума в тесной клетке… Мутные, пьяные глаза закрывались, не видя ничего перед собой…

Стоп, что это? Какое-то необычное движение, не похоже на быстрых пронырливых существ, шныряющих мимо подворотни. Карие глаза прояснились, быстро возвращая себе разум, наливаясь цветом, становясь чисто-карими. Заморгать, быстро подняться, отстраниться от холодной, успокаивающей, убаюкивающей кирпичной кладки. Не почудилось. Действительно, кто-то забрел в это забытое место, ведомый огоньком угасающей жизни.

Странное существо, не то пес, не то волк, а не то и вовсе гиена, горбатое, скрюченное тело, длинный хвост, странный узор, покрывающий бурую шерсть. Коричневые глаза пытливо щурятся, встречаясь с изумрудными очами незнакомца. Красиво и необычно… Навострить уши, втянуть носом воздух, проверяя запах чужака на наличие примесей людской вони. Есть такая. Губа поднимается, демонстрируя зубы, утробное рычание вылетает из пасти. Но потом, одумавшись, клокотание, идущее из груди, стихает, а губа возвращается на прежнее место. У двуногих есть, конечно, мода на уродцев, но чтоб на таких… Да и не похож он на элитного пса. И вообще на собаку не особо смахивает.

- Кто пожаловал? – мгновенно утратив весь свой интерес, тело плюхается на асфальт, голова покоится на сложенных передних лапах. Хрипящий голос интересуется, руководствуясь скорее остатками вежливости.

Желудок протяжно урчит, напоминая о себе не в самый лучший момент. Сколько он уже не видел пищи? День? Два? Пора бы хозяину и честь знать. Ну хоть что-нибудь… Даже на кошатину согласен измученный орган, лишь бы было что переварить, лишь бы поддерживать жизнедеятельность организма. Глаза с интересом осматривают гиену. Нет, эта штука точно не съедобна. Да и скатываться до каннибализма… Нет, благодарю покорно. А вот где-то сзади донеслось протяжное мяуканье какой-то кошки. Уши повернулись назад, но ничто другое не шелохнулось. Слюна обильно потекла в рот, пришлось ее сглотнуть. Медленно, медленно поднять отяжелевшую башку и нехотя повернуть ее в сторону звука. Где-то за свалкой мусора, бачков для него и прочей дряни пряталась какая-то симпатичная трехцветная кошечка, пусть и грязная. Она выделялась на фоне грязно-серой стены. Но сейчас никому не было дела до жалости. Здесь руководили инстинкты и желание жить, выживать и делать все, способствующее этому. Ухо, ближнее к незнакомцу, дернулось – мол, согласен отобедать зверушкой? А он уж точно был не против. Лапы уже какой раз за сегодня подняли тело, дрогнув. Неуклюжий рывок в сторону добычи – и она срывается мимо охотника. Теперь по плану этот подросток должен доказать свою реакцию. Не докажет – можно тогда уж и его сожрать…

Саркастическая мысль о поедании подростка выскочила из головы, как только вышеуказанный начал действовать. Все отобразилось как-то странно, вроде бы и мгновенно, а в то же время и будто в замедленной съемке. Кошка проносится мимо, волной воздуха заставляя пошевелиться волоски на лапах, а бородку чуть покачаться из стороны в сторону. Не сразу заметив второго охотника, кошка не успевает свернуть в сторону, и вот его клыки уже пронзают спину добычи. Трехцветная с диким мявом забилась у чужака в пасти, а затем жизнь покинула ее. Кровь окропила ее трехцветную шерсть и ручейками сбегалась к животу, капая на землю.

- Эксперимент номер 17549. Драйцейн, – проявляет ответную устную вежливость пес таким же хриплым голосом, кидая трупик. Карие глаза уже с большим вниманием глядят на Драйцейна, заинтересованность все разгорается, словно подсвечивая радужку изнутри. Эксперимент… Стало быть, из лаборатории сбежал? Теперь ясна его, скажем так, необычная внешность. Что, интересно, подвигло их сделать такую жестокость, сотворить из некогда красивого щенка такого уродца? На лбу собираются морщинки, а разум услужливо подкидывает все новые и новые поводы для жалости эксперимента. Пережить все это в таком небольшом возрасте, а потом умудриться еще и сбежать – это по силам не каждому. Ехидство колет в бок – вон, сколько испытал этот щенок, а ты вон совсем раскис без видимых на то причин. Приходиться загнать и хмурые мысли, и ехидство далеко в глубину души – Рихтер никого не жалеет, а тем более не собирается оправдываться перед самим собой.

Словно шутя, мощные челюсти отрывают целую заднюю ногу вместе с бедром от тела, прижимаемого тощей лапой. Отступить чуть назад, аккуратно лечь на асфальт и начать есть, отрывая теплое мясо по кусочкам. Хорошо еще, что у этой дичи была короткая шерсть, хотя бы не так неприятно глотать. Желудок, принимая долгожданную пищу, благодарно бурчит, моментально принимаясь за работу, переваривая кошатину. Черт возьми, да какой же это кайф – после нескольких дней голодовки снова ощутить железный, солоноватый привкус крови, горячую мягкую плоть, тающую во рту… Во время трапезы всегда появляется какое-то ощущение умиротворенности, спокойствия; еще чуть-чуть, и можно будет впадать в нирвану. А если с другой стороны посмотреть – то это просто еда и еда, всего лишь одна вещь, поддерживающая жизнь. Без воздуха ты не проживешь и пяти минут, а без воды и неделю не протянешь. Но вот эти два ресурса, правда, куда легче отыскать – кислород и искать не приходится, а после каждого дождя полно луж. А если нет дождя, всегда можно отыскать поблизости какое-нибудь озеро в парке.

- Рихтер, – не особо, конечно, внятное объявление сквозь активно работающие челюсти. Ну а вот тактичности, оказывается, хватает не только на то, чтобы не упоминать о прошлом собеседника, но даже на то, чтобы похвалить за проделанный труд. Аплодисменты, с такой учтивостью можно даже уже в элиту записываться! - Неплохо сработано, кстати говоря.

Короткий, еле-еле доходящий до скакательного сустава хвост довольно постукивает по земле. Сделав титаническое усилие, оторваться от ноги и с удивлением воззриться на словно живущую своей жизнью часть тела. Виляние хвостом… Уже давно бессмысленная функция, годящаяся разве что только для каких-нибудь полугодовалых щенков, яро радующимся всему, что угодно. Так или иначе, ранее или позднее познавшие жизнь дворовые псы никогда не машут хвостом, выражая радость. Глупо и бессмысленно. Хвост уныло прекращает отбивать только ему одному известный ритм по земле и покорно утихает. Не продлившаяся и минуты слабость, а стыдно так, как будто накосячил на весь оставшийся отрезок жизни. Теперь жизненно важно, во-первых, продолжить поглощать еду, будто ничего особенного и не случилось, а во-вторых, поедать глазами Драйцейна, ожидая, чтобы он тоже совершил какую-нибудь глупость. Тогда они будут квитами. Глупое какое-то, детское желание напрочно укореняется в мозгах, и, повинуясь ему, взгляд вперивается в кобеля.